[Феникс Джонатанович ДонХуанЦзы]

Утренняя зарядка

Завыла сирена. 45 минут — на то, чтобы встать, прибрать постель, совершить утренний туалет, выпить чашечку тёплой жидкости, называемой „кофе“, и построиться на плацу. Заправке постелей — особое внимание. Всё должно иметь абсолютно правильную геометрическую форму: углы — прямые, поверхности — плоские. Подушка — в форме куба, одеяло, на которое специально нанесён симметричный прямоугольный рисунок, должно быть сложено способом, соответствующим этому рисунку. И не просто одна постель, но и ряд их в одном проходе должны быть выстелены по струнке — иногда эсэсовцы проверяют заправку постелей с помощью геодезических приборов.

Теперь представьте себе барак, двух- или трёхэтажные нары, а на них — люди, разбуженные сиреной после шестичасового заполненного кошмаром сна. Тот, кто наверху, неизбежно портит всё тому, кто внизу. И если хоть одна постель будет убрана неправильно, пострадают все. А у тебя только 45 минут. Идёт зарядка, зарядка враждой и ненавистью к своему же товарищу, заключённому.

Но вот с постелями покончено, теперь — в туалет. Ну, туалет — это слишком сильно сказано. На барак в тысячу человек — пять открытых всем ветрам и взорам толчков. Выстраивается очередь. У всех заключённых из-за плохого питания, тяжёлой работы и общей нервной обстановки трудности с желудком. Очередь двигается невыносимо медленно. Она начинает подгонять человека, занимающего толчок, оскорблениями, насмешками. Надо успеть, потому что потом, во время работы, если тебя прихватит, придётся идти к эсэсовцу и, превратившись в ребёнка, выпрашивать у него разрешение сходить в туалет. Вдоволь поиздевавшись над тобой, он может разрешить. А может — не разрешить.

Идёт утренняя зарядка злобой и ненавистью, которой должно хватить на весь день. Эта едкая кислота, накапливаясь внутри человека, обращается против него самого — разъедает его существо.

Работа

Если мы ищем средство самоутверждения, что-то такое, на основе чего можно строить, а не ломать, то первое, приходящее в голову, это работа. Человек может думать так: „Ну ладно. Я вижу, что творится вокруг. Но то, что я делаю, я делаю хорошо. Я — специалист, меня уважают, и этого у меня не отнимешь“. Конечно, в лагере не так уж много возможностей для квалифицированного труда, но кое-что всё же есть — небольшие заводы, мастерские и так далее. Представим себе интеллигента, который попадает, скажем, на кирпичный завод. Поначалу у него всё валится из рук, вместо кирпичей — причудливой формы лепёшки. Но он очень старается. И вот месяца через три он уже делает вполне приличные кирпичи. Они и ему самому нравятся, да и другим не стыдно показать. Правда, одна мысль не даёт ему покоя — а куда идут его красивые кирпичи? В соседнем лагере строится крематорий, в котором будут сожжены тысячи, миллионы людей. А может быть, и он сам. „И я своими кирпичами участвую в строительстве этого крематория“. Можно, конечно, посильнее зажмуриться и сосредоточиться на совершенствовании формы кирпичей. Но как только эсэсовцы замечают, что у заключённого кирпичи начинают получаться, его сразу же переводят на другую — самую грязную и тяжёлую работу. Цель — показать тебе, что от твоего умения, старания, от тебя ничего не зависит. Ты будешь делать то, что может сделать любой. Ещё лучше, если эта работа к тому же и бессмысленна. Отсюда перетаскивание камней с места на место и погрузка песка в вагоны ладонями.

Я говорил уже, что доносчики не пользовались в лагере никакими привилегиями. Принцип тот же самый — нельзя допустить, чтобы заключённый мог бы сам чего-то достичь, своими действиями повлиять на своё положение. Таким образом, у человека выбивается из рук мощное защитное средство — работа.

Элита

Другое сильнодействующее средство самоутверждения — власть. Управлять другими людьми, принимать решения, нести ответственность за судьбы этих людей — всё это, несомненно, цементирует личность человека. И в концлагере такая возможность существует. Потому что всей жизнью концлагеря управляют заключённые.

В бараке — это староста, а в больших бараках, состоящих из отделений, ему подчиняются старосты отделений. Бараки объединены в „острова“, и есть старосты островов, а на самом верху — староста лагеря. Капо, начальник рабочей группы,— заключённый, начальники столовой, мастерских, поликлиники — заключённые. И потому, в частности, сотня эсэсовцев может управлять лагерем в несколько десятков тысяч человек, что почти всю работу за них выполняют сами заключённые. Представителей этой разветвлённой, многоярусной иерархии называют в концлагере „элитой“.

Человек, прорвавшийся в элиту, действительно обладает властью. Но он не может не сознавать, что его цели полностью совпадают с целями эсэсовской администрации. Если ты — староста, то, защищая себя и людей из своего барака, ты должен стремиться к тому, чтобы в бараке всегда был полный порядок. А это как раз то, к чему стремится и эсэсовец. И мысль о том, что ты становишься активным соучастником всего, что творится в лагере, отравляет твою душу. Конечно, ты можешь спасти своего человека от газовой камеры. Но вместо него ты всё равно должен внести в список кого-нибудь другого. И поставить под этим списком свою подпись.

И ещё. Поразительно, как быстро человек, попавший в элиту, забывает те лишения и страдания, которые он терпел, когда был обыкновенным заключённым. Дело в том, что жизнь элиты резко отличается от жизни заключённых. Элита питается значительно лучше и отдельно, она лучше одета, меньше работает, больше времени проводит в помещении. Некоторые даже живут в отдельных комнатах. И вот староста посылает на смерть заключённого, которого он застал за одним из самых страшных преступлений — когда тот рылся в помойке в надежде найти картофельную шелуху. Староста, который ещё три месяца назад полжизни бы отдал за пригоршню этой шелухи, теперь представить себе не может, как это можно быть таким голодным. Это удивительное свойство человеческой психики — попав из невыносимых условий в более благополучные, человек быстро и начисто всё забывает. Поэтому староста не может залезть в шкуру заключённого, взглянуть на мир его глазами. Для старосты это существо другой породы, и здесь он тоже сближается с эсэсовцем, переходя на другую сторону колючей проволоки.

Самоучитель по выживанию

Книга Беттельгейма „Просвещённое сердце“ переведена на много языков. Автор предисловия к французскому изданию назвал её „самоучителем по выживанию“. Оба слова здесь важны. Во-первых, она помогает человеку защитить свою личность от разрушения, а в экстремальных условиях это равносильно физическому выживанию. Во-вторых, в книге можно найти много конкретных „правил поведения“. Они не собраны в одном разделе — эту книжку надо читать самому и самому выбрать из неё то, что тебе лично подходит. Это, действительно, самоучитель.

Итак, представим себе, что мы оказываемся в концлагере. И так же, как и Беттельгейм, очень скоро начинаем понимать, что ещё немного — и нам крышка. Надо сопротивляться. Но как? Первый шаг к спасению — понять, чему надо сопротивляться (знание — сила). Лагерь хочет превратить нас в „идеальных заключённых“, разрушив, с нашей же помощью, нашу личность. Значит, сопротивляться — это укрепить её, сделать её твердой, найти способы самоутверждения.

Самое общее правило — создать вокруг себя Область Автономного Поведения. Область, внутри которой можно самостоятельно совершать поступки и нести за них ответственность. Эту область ты тоже выбираешь сам, исходя из склада характера. Это может быть очень маленькая область.

Перескажу ещё раз эпизод из лагерной жизни Беттельгейма, который я приводил, говоря о воспитании детей („Знание — сила“, 1987 год, № 7.). Беттельгейм, ещё совсем новичок, сидя в столовой, брезгливо оттолкнул от себя миску с баландой. Его сосед, „старичок“ — так в лагере называют заключённых с большим стажем, — дал ему совет: „Если хочешь быстро сдохнуть, тогда можешь не есть. Но если ты решил выжить, то запомни: во-первых, ешь всякий раз, когда дают есть, во-вторых, спи или читай, когда предоставится свободная минута, и, в-третьих, чисти зубы по утрам“. „Старичок“ перечислил ему почти всё, что в лагере не заставляют делать. Поэтому чистка зубов по утрам может быть поступком. Самое важное: поступки — не только то, что мы делаем. Это то, что делает нас. Это формообразующее средство.

Мне очень по душе это место из книги. Здесь делается упор на личное, индивидуальное сопротивление. Человек, зная, против чего он борется, борется в одиночку. Я очень не люблю это знаменитое: „Один в поле не воин“. В истории, начиная с древней и до наших дней, были случаи, когда всего один человек говорил: „Нет. Не буду“ и тем останавливал неправое дело. Но даже если не было видимых последствий его поступка, в лагере становилось одним „идеальным заключённым“ меньше — значит, лагерь не победил.

И ещё — всякая Область Автономного поведения хороша, но некоторые — в особенности. Беттельгейм рассказывает о двух филателистах, с которыми он вместе сидел. Они, конечно, очень быстро нашли друг друга и, улучив минутку, страстно обсуждали свои коллекции. Первое время это увлечение давало им возможность сопротивляться лагерю. Но постепенно действие этого средства стало ослабевать — ведь коллекции-то остались дома. А всего, что находится вне лагеря,— не существует. Судьба этих двух филателистов трагична. Они не смогли больше черпать силы из этого источника, дружба их расстроилась, и вскоре они погибли.

А вот научная работа Беттельгейма в лагере — это пример совсем другой деятельности. Деятельности, непосредственно направленной на ту жизнь, которая его окружала. Надо добавить, что это было смертельно опасное исследование — ведь работа психолога связана с опросом „пациентов“. Каким образом в лагере, кишащем доносчиками, его никто не выдал, можно объяснить только атмосферой, которую создавала вокруг личность Беттельгейма.

Теперь, после этих общих рассуждений, я хочу сказать о двух конкретных правилах, выбранных из книжки.

Черта

В сознании человека всё время должна находиться черта — граница, которую он никогда, ни при каких условиях, не переступит. Совершая поступок, находящийся за этой чертой, человек просто перестаёт быть собой, и поэтому его существование уже не имеет смысла. Здесь важны две вещи. Первое — черта, которую ты для себя выбрал, постоянно должна находиться в твоём сознании. Второе — она может двигаться. Ведь условия в лагере меняются: то, что вчера ещё было смертельно опасно, сегодня — вполне допустимо. Или наоборот. Конечно, черту нельзя двигать уж очень часто и, во всяком случае, нельзя двигать в тот момент, когда ты принимаешь решение.

Вот реальный случай из жизни лагеря. Команда заключённых перетаскивает камни. Эсэсовец, присматривающий за их работой, вдруг замечает, что двое заключённых стараются выбирать камешки поменьше и этим нарушают принцип „Не высовывайся“. Требуется их наказать — эсэсовец приказывает им выкопать для себя могилу и залезть в неё. Затем он вызывает заключённого из соседней рабочей команды и приказывает ему закопать тех двоих живьём. Заключённый отказывается это сделать! Эсэсовец сопровождает приказ ударами приклада — снова отказ. Имя этого человека известно — им был польский аристократ Стшаска. Известно оно потому, что это был редчайший случай открытого неповиновения, за это в лагере — расстрел на месте. Но наш эсэсовец выказывает более глубокое понимание лагеря. Вот задача: как должен поступить эсэсовец? Пока читатель думает, поделюсь с ним следующим наблюдением. Я увлёкся этой книжкой давно и вот уже более десяти лет рассказываю и обсуждаю её с самыми разными людьми. И не было ещё ни одного случая, чтобы кто-нибудь из моих слушателей не нашёл правильного решения за эсэсовца.

Ну так что? Это очень просто. Надо, разумеется, вынуть тех двоих из могилы, посадить туда Стшаску и приказать им его закопать. И они его закапывают. А теперь что? Когда голова Стшаски уже еле виднелась из-под земли, эсэсовец приказывает им снова поменяться местами. Стшаску выкапывают, те двое — снова в могиле. На этот раз Стшаска их закапывает навечно…

У Стшаски была черта, и, значит, он был ещё человеком. Мало смысла было его расстрелять — он так и погиб бы вместе со своей чертой. Нужно было её сломать, и теперь Стшаска сам покатится по наклонной дороге, ведущей к „идеальному заключённому“.

До черты

Предположим, что тебе предстоит совершить гадкий поступок. Но он — до черты, поэтому всё нормально, ты его совершишь. Правило заключается в том, что ты должен сознательно отнестись к этой ситуации: привести доводы в пользу этого поступка. „Да, это мерзкий поступок, но я его совершу, потому что иначе: а) я лишусь чего-нибудь важного, б) пострадает моя семья или в) пострадают мои товарищи, или г) … и так далее.

На первый взгляд — уж очень удобное правило. Все мы люди интеллигентные, а это значит, что мы всегда сможем оправдать любое своё поведение. Но не будем спешить, разберём такую ситуацию. Вот типичный лагерный метод. Собирают группу людей и на протяжении, скажем, часа читают им вслух что-нибудь такое, что и так развешано по всему лагерю — правила лагерного поведения или лагерные новости, или ещё что-нибудь в этом роде. Это один из вариантов низведения взрослого до состояния ребёнка — насильно читать ему вслух то, что он и так знает или сам может прочесть. Теперь посмотрим, как ведут себя заключённые. Вот они получили приказ собраться в помещении, где происходит чтение вслух. Большинство сразу автоматически встаёт и идёт, куда сказано, — приказ без помех проваливается в ноги. Другие начинают ёрзать, как будто испытывают некоторое неудобство. Они себя убеждают, что надо идти. А потом — идут. И это — замечательно, это значит, что они ещё не прошли весь путь, ведущий к „идеальному заключённому“. Самое страшное — автоматизм поведения: сказали — идёшь.