На пути к сверхсуществу
Новый роман Александра Потёмкина «Соло Моно. Путешествие сознания пораженца» требует от читателя тех качеств, наличие которых современная литература, кажется, уже перестала подразумевать в своей аудитории, – интеллектуального мужества, честности перед лицом вызовов эпохи, способности выделять главное в калейдоскопе явлений. Да и не каждый готов просто потратить часть своего свободного времени – столь плотно занятого возвышающим и обогащающим сидением в соцсетях! – на «сеанс осознанного путешествия по граням внутреннего мира параноидального мыслителя», как сам автор характеризует чтение своего произведения…
Потёмкин-романист (надо сказать, что перу его принадлежит не только философская проза, но и, например, экономические исследования) всегда подчёркивал, что не гонится за читателями, а ищет понимающего собеседника. Очевидно, претензии критиков относительно несоответствия его художественных текстов критериям «современной качественной прозы» настолько «достали» писателя, что он предварил своё повествование предуведомлением:
«Если уровень вашего HIC («эйч-ай-си», высшее выражение сознания, higher intelligence consciousness [новый способ измерения интеллекта, предлагаемый автором взамен традиционного IQ. – С.А.]
) меньше, чем 100, то, пожалуйста, не приобретайте эту книгу – вряд ли вы получите удовольствие от ее чтения. В книге не рассматриваются вопросы любви и ненависти, а также отсутствуют криминальные истории и детективные ходы». Что же, всё по-честному! Только вот реальный уровень своего HIC (у Конфуция, Аристотеля, Ньютона, Достоевского, Эйнштейна, Дали – наивысший показатель, 200) можно хотя бы предположительно прикинуть, лишь дочитав роман до конца…
Взяв в руки книгу, следует иметь в виду, что это – необычное произведение, как по форме, так и по содержанию. Потёмкин стоит в стороне от «литературного мейнстрима». Известный критик Владимир Бондаренко не случайно назвал писателя «западник с русской душой». В его текстах отчётливо просматривается соединение европейского экзистенциально-рационалистического поиска с русской мистико-иронической традицией (обычно связываемой с именами Гоголя и Булгакова, но не менее ярко отразившейся в произведениях, скажем, А.Н. Толстого, В.В. Орлова). После ухода из жизни Юрия Мамлеева в 2015 году Александра Потёмкина по праву можно считать самым крупным представителем русского метафизического реализма.
Роман «Соло Моно» во многом продолжает линии, намеченные в более ранних сочинениях писателя («Изгой», 2003; «Мания», 2005; «Человек отменяется», 2007; «Кабала», 2009; «Русский пациент», 2012 и др.). Но – по сравнению, например, с «Кабалой» и «Русским пациентом» – в нём менее выражено фабульно-сюжетное начало. Открывший книгу с первых страниц погружается в поток интеллектуальной саморефлексии главного героя. Каким-то удивительным образом автору удаётся сделать монологичное повествование нескучным! В определённый момент у читателя возникает суггестивный эффект, и он начинает смотреть на мир глазами персонажа Потёмкина.
В романе есть и удивительно зоркие наблюдения над повседневностью, и неожиданные, парадоксальные повороты действия и даже – вопреки заявлению автора – криминальная история. Но при этом «Соло Моно» – абсолютно идеократическое произведение, целиком и полностью «выстроенное» вокруг главной идеи. Идея эта имеет глобальное, вселенское звучание; она связана с радикальным преобразованием жизни на Земле, а в будущем, возможно, и в Космосе… Но роман не является обычной для сегодняшней фантастической литературы безответственной утопией; порукой тому – личность автора.
Оговоримся сразу: главный персонаж, разумеется, не тождественен автору, но горизонт его размышлений задан интересами создателя романа и его личным опытом. А жизненный опыт у Потёмкина обширный и разнообразный. Он включает и журналистскую работу, и серьёзное бизнес-образование, и государственную службу на высших должностях, и преподавание в вузе, и занятие предпринимательством (с успешной реализацией проектов в различных сферах и странах), и глубокое знакомство с менталитетом жителей нескольких культурно-цивилизационных регионов (Грузия, Россия, Западная Европа, Китай, Монголия, Ближний Восток…).
Конечно, такой солидный бэкграунд определяет уникальность Потёмкина-романиста. Спросим себя честно: много ли в истории русской, да и мировой литературы, писателей, размышлявших о будущем мира и человечества не с позиции свободного мечтателя (в прекрасном жанре «разговор на облаке»), а проектно, конкретно, технологично? Много ли среди тех, кто пытался наметить или угадать контуры грядущего, людей, принимавших решения в бизнесе или государственном управлении? В истории русской словесности немало пророков. Может быть, нынешняя эпоха потребовала, чтобы слово обрёл менеджер? Впрочем, по степени пророческого пафоса иные пассажи «Соло Моно» не уступят самым вдохновенным утопиям – или антиутопиям – «Серебряного века».
Итак, о чём же это произведение? О попытке создания – ни много ни мало! – сверхсущества, призванного прийти на смену современному человеку. Или, точнее, о всепоглощающей вере не только в возможность, но и в неизбежность явления такого существа. Исповедником этой веры выступает главный герой, от лица которого и ведётся повествование – Фёдор Михайлович Махоркин (как часто бывает у Потёмкина, имя-отчество и фамилия, разумеется, говорящие!). Он уроженец посёлка Сивая Маска Республики Коми; здесь он ощущает себя изгоем среди земляков-«сивомасковцев», представляющих для него, по сути, всё человечество. Столь «музыкально» звучащее название, как Сивая Маска, да ещё в сочетании с описываемыми в романе таёжно-полярными реалиями, создаёт у читателя ощущение некоей фантасмагорической глухомани, места «на краю земли».
Однако, и это один из сюрпризов Потёмкина, при всех своих исканиях остающегося реалистом, Сивая Маска – совершенно «всамделишный» посёлок, станция на железнодорожной линии Котлас – Воркута. Случайно или нет – а в настоящем творчестве ничего случайного не бывает, всё подчинено мистике совпадений! – но автор избрал местом жительства героя населённый пункт, не только обладающий звучным и порождающим множество ассоциаций именем, но и историей, изоморфной истории большой страны.
«Топонимический словарь Республики Коми» (Сыктывкар, 1986) сообщает: «ойконим Сивая Маска происходит от прозвища первого жителя-охотника Сивей Мазка». «Сивей» означает, в общем-то, «сивый», то есть седой, а «Мазка» – уменьшительное от древнерусского имени Мазай. Жил, значит, когда-то в этих краях тёзка некрасовского героя… В 1930-1940-е годы посёлок был крайним лагерным пунктом по пути на Воркуту. В воспоминаниях историка Адды Войтоловской, оказавшейся в Сивой Маске с первым «политическим» этапом, немало страниц посвящено этому «пятачку земли между тайгой и рекой» на самом Полярном круге. «О Сивой Маске ходили самые жуткие легенды, одна страшнее другой. Но и то, что мы застали, было достаточно мрачно и совершенно не приспособлено для человеческого житья», - свидетельствует мемуарист
[1]. Позднее через посёлок прошла железная дорога; в 1950-е годы он даже получил статус «пгт». Здесь пасли большие стада северных оленей, а из совхоза «Горняк» сюда регулярно привозили бидоны со свежим молоком… И жутковатые, и обнадёживающие моменты в бытии Сивой Маски закончились вместе с советской цивилизацией. Сегодня это – обычный для Севера прозябающий «населённый пункт сельского типа» с примерно пятью сотнями жителей.
В родном посёлке Махоркин – изгой. Причина тому – социопатический тип его личности: он признаётся, что совершенно не нуждается в общении с земляками, равнодушен к противоположному полу, не имеет интереса к какой-либо работе. Его снедает одна идея: создание
«нового или последующих видов», которые призваны прийти на смену ему самому и всему сообществу Homo sapiens:
«Я упиваюсь лишь своими мыслями, рождающими идеальный новый нанокупаж Федора Михайловича».
Махоркин – гений-самоучка: свои знания он получил, проводя целые дни в местной библиотеке. Он равнодушен к «обыкновенной» красоте, но прекрасно ориентируется в сюрреалистических видениях Сальвадора Дали. Это не слишком привлекательный внешне и глубоко ущербный социально персонаж. К тому же, автор наделяет его явными симптомами маниакально-депрессивного расстройства; возбуждённо-эйфорическая интонация сменяется у героя вязко-подавленной. Но, думается, не случайно Потёмкин вкладывает важные идеи в уста столь малосимпатичного человека. Махоркин воплощает в современных условиях архетип юродивого, быть может – ветхозаветного пророка. А пророки и юродивые – если, конечно они подлинно призваны на своё служение – обычно не бывают респектабельными. Чаще всего они вызывают неприязнь…
Развитие сюжета начинается с того, что в какой-то момент к главному герою внезапно приходит недомогание, он ощущает физическую
боль – экзистенциальный сигнал обострённой бытийственности и одновременно уязвимости существования, который как бы пробуждает его и направляет на путь действия. Главный герой отправляется с Крайнего Севера на далёкий юг, в Астрахань, где надеется встретиться с
«крупным предпринимателем, героем медийных сводок» Тимофеем Пенталкиным. В его лице Махоркин рассчитывает обрести инвестора, который поможет осуществиться вселенскому мегапроекту. Дорога героя в Астрахань – это своего рода анабасис, восхождение к неведомому
«гомо космикус»:
«Итак, я выхожу на старт! Дорога длинная – интеллектуальное перерождение человека». При этом – и здесь проявляется одна из противоречивых черт натуры Фёдора Михайловича – современный странник-пустынник берёт с собой в путь планшет, будучи не в силах разорвать информационные связи с человеческим миром.
Основная часть романа посвящена путешествию Махоркина. По пути у него случаются разные встречи; но люди, которые ему попадаются, в большинстве выглядят как живые иллюстрации различных пороков и слабостей Homo sapiens. Потёмкин здесь отходит от фирменной черты своего стиля – достаточно подробно и ярко выписывать персонажей, проводя героя через галерею значимых образов, работающих на общую идею. На страницах «Соло Моно» лишь намечены такие, в частности, интересные образы, как историк, сознание которого реально живёт в разных эпохах; немка, в одиночку путешествующая по русским таёжным дебрям; загадочный человек на пне с телефоном, рассуждающий о границах Космоса… Читателю может «не хватить» проработанности второстепенных действующих лиц, но в логике романа это оправдано однозначностью вектора движения Махоркина и стремительностью его перемещения – при том, что двигается он пешком, ночуя под открытым небом и питаясь буквально «подножным кормом», преимущественно дарами леса. И эта, довольно фантастическая на первый взгляд, деталь, также оправдана логикой повествования. На протяжении всего странствия Фёдор Михайлович рассуждает о человеке как о хлипком создании,
«биоинженерном проекте, хаотично созданном мутациями».
Читатель, вслед за героем и автором, убеждается в крайней ограниченности возможностей потомков кроманьонцев:
«Сегодня порог выживаемости гомо сапиенс – температура плюс 57 градусов в течении 4-5 часов. А для слабых здоровьем – не дольше 1-3». Выдерживать долго высокие или низкие температуры, недостаток пищи и воды, иные физические лишения «сапиенсы» неспособны. Главный персонаж, не ставя перед собой такой задачи, всё же занимается исследованием и расширением границ возможного для людей. Он, подобно древнехристианским или древнеиндийским аскетам, сводит к минимуму внешнее потребление, имея преизбыток внутренней энергии духа и разума.
Здесь получается, что вопреки собственному мировоззрению (а возможно, и вопреки настроению автора) Махоркин самим фактом своего бескорыстного служения идее утверждает высшее духовное достоинство человека! Подобно тому, как революционеры-атеисты, идя на дыбу и на плаху «ради светлого будущего человечества», тем самым бессознательно утверждали реальность бессмертия: ведь никто не будет жертвовать жизнью ради конечного небытия.
Великая драма одновременной силы и слабости человека – одна из «вечных тем». Она обозначена ещё в Библии, где среди именований венца творения есть слова «энош» (слабый, немощный, болезненный) и «адам» (человек в трансцендентном смысле, «подобный Всевышнему» – «эдамэ ле-элийон», см. Ис. 14:14). Блез Паскаль в XVII веке задавался «проклятыми» вопросами «Почему знания мои ограниченны? Мой рост невелик? Срок моей жизни сто лет, а не тысяча?» и признавался, что его «ужасает вечное безмолвие этих бесконечных пространств», неведомых человеку и не ведающих о нём. Он находил утешение в том, что человек – «всего лишь тростинка, самая слабая в природе, но это тростинка мыслящая… пусть вселенная и раздавит его, человек всё равно будет выше своего убийцы, ибо он знает, что умирает, и знает превосходство вселенной над ним. Вселенная ничего этого не знает. Итак, всё наше достоинство заключено в мысли. Вот в чём наше величие, а не в пространстве и времени, которых мы не можем заполнить»[2].
В знаменитом стихотворении Гавриила Державина «Бог» (1784) высокий статус человека парадоксальным образом отменяется и утверждается бытием Божиим: «А я перед тобой – ничто… Ты есть – и я уж не ничто!». Слабый по своей физической природе, человек оказывается «поставлен в почтенной средине естества», замыкая своим существованием великую цепь творения, связывая физический и духовный планы бытия:
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
Но Фёдора Махоркина, пророка грядущего сверхсущества, вряд ли бы убедили державинские строки. Он не доверяет красивым и пафосным словам (хотя иногда начинает говорить сам с собой «высоким штилем), рассматривая свою миссию с позиций прагм-ских и материал-ских. Надо сказать, что по отношению к себе самому герой настроен вполне критически: он – не первый в новой генерации, а, скорее, замыкающий прежний, уходящий в небытие, ряд поколений.
Ему присуще даже упоение собственным ничтожеством, апокалиптический восторг от мысли о поражении рода человеческого. Недаром роман имеет подзаголовок «путешествие сознания пораженца». Кстати, не отсылает ли оно к заглавию книги о. Андрея Кураева «О нашем поражении», в которой рассказывается о неизбежности поражения христианства в земной истории (но не за её рамками!).