ссылки, факты, интересное из психологии

[Феникс Джонатанович ДонХуанЦзы]

«Мусульмане»

Итак, методика готова. Впереди — цель, которую рисовал перед собой Гитлер: он один за пультом управления — и миллионы „идеальных заключённых“, мгновенно исполняющих команды. Эта идеальная картина выглядит мрачно и безысходно. Но я хотел бы закончить обсуждение этого раздела на оптимистической ноте. Дело в том, что эта цель недостижима.

„Мусульманами“ называли в концлагере заключённых, которые прекратили сопротивление и уже не замечали ничего вокруг. Они перестали принимать пищу, следить за собой и лишь машинально выполняли приказы, поступавшие извне. У них не осталось уже никаких внутренних побуждений. Если положить в руку „мусульманину“ кусок хлеба, он машинально сжует его, уставившись в одну точку отсутствующим взглядом. Другие заключённые узнавали „мусульманина“ по характерной походке — он шёл, приволакивая ноги. Жить ему оставалось недолго, это — ходячий труп.

„Мусульманин“ — и есть „идеальный заключённый“. Осталась одна оболочка, внутри — ничего нет, нет и стремления жиль. А человек живёт до тех пор, пока хочет жить. Создать „идеального заключённого“ можно, но это будет нежизнеспособное существо. И если бы Гитлеру удался его план „перевоспитания“ людей, то он получил бы целую Германию мертвецов.

Теперь займёмся теми, кого не удалось „перевоспитать“. Ведь были заключённые, которые выдержали и пять, и даже десять лет лагеря. Откуда у них запас прочности? Дело в том, что эти люди выросли и большую часть жизни прожили в дофашистской Германии. Они создали в своей душе фундамент, на который можно было опереться. Вот эти „пережитки прошлого“ и дали им силы сопротивляться давлению лагеря. Не всё удалось сохранить, не обошлось, разумеется, без потерь: они стали не такими людьми, какими вошли в лагерь. Но они — выжили. И примерно к 1942 году, когда стало ясно, что программа перевоспитания Германии не даёт нужных результатов, рабочие лагеря стали постепенно превращаться в лагеря уничтожения — лагеря смерти. А новые уже строились сразу как лагеря смерти.

Итак, взрослые люди оказались не очень подходящим материалом. А что если взять ребёнка с чистой, как белый лист бумаги, душой и прямо со школы готовить его в „идеальные заключённые“? Или ещё лучше — прямо с яслей. Так возникла фашистская молодёжная организация „Гитлерюгенд“. Довести этот эксперимент до конца не удалось, но каков был бы результат, мы уже знаем.

Теперь я хочу задать ещё одну задачу. Необходимо разбить всех заключённых на несколько групп. В первую группу поместить тех, кто лучше врего мог сопротивляться лагерю, во вторую — тех, кто похуже, в третьих ещё хуже, и так далее.

Читателю вновь предлагается немного подумать. А вот ответ, данный жизнью. В последней группе — чиновники всех видов и мастей. Для них главное в жизни — это мундир, регалии, чины, отношение начальства. То есть все жизненные ценности — внешние. Попав в лагерь, они моментально всего этого лишаются и оказываются голыми. Основное достоинство чиновника — умение слушаться — здесь оборачивается против него. И в результате быстрый распад личности.

На втором месте — глубоко верующие люди. Это понятно — в нормальной жизни они занимались совершенствованием своей души. У них есть вера, и её можно взять с собой в лагерь. И там она может даже укрепиться. Верующие в лагере стараются держаться вместе, помогают друг другу и поддерживают других заключённых.

На первом месте — люди, для которых честь намного важнее жизни. В старину это были аристократы, теперь — затрудняюсь найти нужное слово, пусть будет „аристократы духа“.

Я считаю, мне повезло — первый раз я прочёл „Трёх мушкетеров“ в сорок лет. И понял, что в деле укрепления своей личности они — профессионалы. Они — живое воплощение морального кодекса „строителя феодализма“, они всё время на виду. И они должны драться.

Я не забуду чувство горечи, которое в детстве охватило меня, когда я узнал о дуэли Пушкина: „Ну зачем он дерётся? Если бы не дрался, то написал бы…“ Если бы не дрался, не был бы Пушкиным. И главная тема „Трёх мушкетёров“ — не ДАртаньян, а Атос. Невозможно представить себе Атоса, который, переодевшись в женскую одежду, пробирается „на разведку“ во вражескую крепость. Атос открыто въезжает на коне в стан неприятеля.

Если же общество лишается „класса“ людей, которые ценой собственной жизни поддерживают идеалы чести и достоинства на должном уровне, то этот уровень начинает падать. Но откуда им было браться? — вот вопрос, на который нелегко найти чёткий ответ.

Концлагеря и остальная Германия

После освобождения Германии от фашизма всему миру открылась страшная правда о гитлеровских концлагерях. Потрясённые всем увиденным, союзники спрашивали у немцев, переживших фашизм, знали ли они о существовании лагерей. И очень часто получали ответ: „Нет, мы ничего не знали“. Это замечательное свойство противоречивой человеческой психики — не знать того, что знаешь, но страшно не хочешь знать.

Страх

Нельзя было не знать — о лагерях писали в газетах, говорилось по радио. Правда, никаких подробностей не сообщалось. Но это ещё хуже — если бы знать, что тебя там ждёт, можно как-то подготовиться. А то — как смерть. Человек внезапно исчезает, и всё.

И ещё: чем отличается страна, в которой действует множество самых жестоких законов, от страны, в которой вообще никаких законов нет? В первом случае ты знаешь, за что и когда тебя повесят. А во втором — ты добропорядочный немец, ходишь в церковь, слушаешься начальство, образцовый семьянин. И вдруг ночью стук в дверь — гестапо.

Поначалу вроде бы ничего. В газетах и по радио — шумная кампания против цыган. Всех цыган — в лагерь. Но я не цыган, меня не заберут. Следующие на очереди — обитатели полусвета: содержатели ночных заведений, гомосексуалисты и так далее. Опять пронесло. Но дальше — хуже. Вот какая-нибудь группа людей, сознавая важную роль, которую она играет в обществе, начинает слишком много себе позволять. Например, врачи. Или адвокаты, учёные-физики и так далее. Они требуют для себя свободного доступа к информации, поездок за границу к коллегам. У них есть и духовный вождь — всемирно известный, всеми уважаемый учёный. С ними поступают так. Выбирают случайным образом каждого десятого и — в лагерь. При этом их лидер может случайно в эту выборку и не попасть.

Но вот — мой сосед по лестничной площадке. Я его прекрасно знаю — абсолютно лояльный, преданный всем идеалам национал-социализма немец. Чуть что — „Хайль Гитлер!“. Ночью слышу, как подъезжает машина, гестаповцы поднимаются по лестнице, стук в соседнюю дверь. Теперь от страха уже некуда деться.

Жить в таком состоянии нельзя. Чувство самосохранения требует полностью слиться с властью. Проникнуть не умом, а сердцем, всеми фибрами своей души в её душу. Угадывать мельчайшие колебания её настроения. Раствориться в ней полностью. Но для этого надо сначала растворить свою. И человек начинает внутреннюю работу по уничтожению своей личности. Посмотрим на него, когда он читает газету. Собственно, он её и не читает. Ведь газета создана не для того, чтобы служить окном в мир, в котором ты живёшь. Он читает там, где ничего не напечатано — между строчек. Он её впитывает целиком. Он сливается. Теперь ему уже не нужно приказывать — он сам знает, чего от него хотят. И тогда к нему приходит чувство безопасности. Но эта безопасность мнимая.

«Гитлерюгенд»

Мой дом — моя крепость. Пусть на улице маршируют эсэсовцы, а со всех стен на меня смотрит этот мерзавец с чёлкой и усиками. Пусть на службе при встрече с начальником я вытягиваюсь в струнку — „Хайль!“. Пусть в разговоре с друзьями за кружкой пива приходится всё время быть начеку — здесь и стены имеют уши. Пусть над всем этим витает призрак концлагеря. Пусть! Но вот я — прихожу домой, и здесь я — хозяин. Я управляю этим маленьким миром, я отвечаю за всё. Чтобы все были сыты, одеты, обуты и обогреты. Чтобы дети выросли, несмотря ни на что, честными немцами. Мой дом — моё последнее прибежище, здесь я делаю то, что считаю нужным. И говорю то, что думаю.

Ты понимаешь, что это и есть Область Автономного Поведения — крепость, которую сам человек строит, чтобы защититься от фашизма. Необходимо, следовательно, её разрушить. В каждой семье есть дети, и они — члены „Гитлерюгенд“. А там — свой фюрер, и он приказывает слушать, о чём говорят дома родители. И, если услышишь что-нибудь не то, сообщать ему. И нашлись дети, которые доносили. Немного — на всю Германию не больше десятка случаев. Но каждый раз — шум по радио, во всех газетах — статьи с портретом ребёнка, который возводился чуть ли не в ранг национального героя. И этого оказалось достаточно. Угроза — страшнее исполнения.

А теперь — попробуй отшлёпать своего малыша.

Портреты

Один из самых важных уроков, который можно извлечь из книги Беттельгейма,— замечай всё, что происходит вокруг тебя. И если какая-то деталь чересчур навязчиво попадается на глаза — подумай, нет ли в ней смысла. Может быть, она тоже „работает“.

Портреты Гитлера человек встречал на каждом шагу. Выходишь на улицу — Гитлер, на службе, в метро, в магазине, в кино — Гитлер. Приходишь домой — и там, даже если на стене и нет портрета, достаточно включить радио — там тоже Гитлер. Может быть, всё дело в том, что Гитлеру очень нравилась собственная физиономия? И ради этого работала целая индустрия, миллионными тиражами выпускавшая портреты всех видов и размеров? И поэтому твоё неучтивое обращение с портретом, в который ты завернул сосиски, могло стать содержанием доноса в гестапо?

Если ты перестал замечать портреты, то дело твоё плохо. Это значит, что ты уже слишком далеко продвинулся на пути к „идеальному заключённому“. Тогда портреты — не для тебя. Они для тех, кого мучают мысли о том, что в родной стране — фашизм. Что ты являешься не просто свидетелем того, что творится вокруг, — это творится твоими руками. Руками, которые делают фаустпатроны, собирают подслушивающие аппараты, пишут книги и речи, которые произносит фюрер. И ты знаешь — не в твоих силах что-либо изменить. Ты — ничто, ты — ничтожество. Эти горькие мысли, направленные против себя самого, действуют как яд. И очень важно, чтобы они не оставляли тебя ни на минуту. Чтобы от них негде было скрыться. Поднимаешь голову — на тебя смотрит сам фашизм.

Заключение

Напоследок — ещё один эпизод из лагерной жизни. Колонну женщин-заключённых ведут в газовую камеру. Женщины уже раздеты. Они знают, что через пять минут погибнут. Эсэсовец, сопровождающий колонну, вдруг узнаёт в одной из них известную на всю Германию танцовщицу. Тогда он останавливает колонну, вызывает её из строя и приказывает что-нибудь для него станцевать. Женщина, танцуя, приближается к эсэсовцу и начинает кружиться вокруг него. Улучив момент, она выхватывает у него пистолет и пристреливает его. И тут же гибнет сама под пулями сбежавшихся на выстрел эсэсовцев.

Надо ли тут что-либо объяснять?