Глава № 1
Первая ночь
Тишина угнетала меня, только что рядом звучал спокойный голос Джо, а теперь в полумраке больничной палаты
душа изнывала от мрачных предчувствий. Впереди долгая ночь, ночь накануне самого трудного из моих испытаний. Мысль о смерти не давала мне покоя. Много лет она не приходила ко мне, почему же именно сегодня полузабытые страхи вновь неотступно преследуют и мучат воображение?
Было 18 ноября 1973 года. В этот день врач предложил мне лечь на гинекологическую операцию. Посоветовавшись с Джо, я согласилась. К тому времени у нас было семеро детей, и в свои 31 год я
чувствовала себя бодрой и здоровой. Я не жалела о принятом решении, но всё равно необъяснимая тоска сковывала холодом сердце.
После свадьбы нам с Джо почти не приходилось расставаться, и теперь, пытаясь успокоиться, я мысленно вновь погрузилась в знакомую атмосферу тепла и уюта, царившую у нас в семье. Мы не любили надолго уезжать из дома и даже в годовщину свадьбы старались оставаться с детьми. Они, все шестеро (седьмая девочка умерла в младенчестве), необыкновенно любили этот праздник и всегда задолго начинали готовиться к нему. Вечером мы все садились за праздничный стол, и дети нас поздравляли и угощали приготовленным ими же самими деликатесами и различными блюдами. Я вспомнила, как однажды они решили устроить для нас настоящее "китайское угощение"; на низком столике были расставлены всевозможные национальные блюда, и нам всем пришлось сидеть на полу на ковриках и смотреть театральное представление, сочиненное детьми. Казалось, мы с Джо перенеслись на несколько часов в чудесную волшебную сказку!
Я снова подумала о том, какой любящий и понимающий муж мой Джо. Он взял отпуск, чтобы побыть со мной перед операцией, а после выписки собирался взять еще неделю. Так приятно было слушать, когда он, блестя глазами, описывал роскошный ужин, который они с детьми приготовят мне в День благодарения...
От неясной тоски всё сильнее сжималось сердце. Может быть, виновата темнота за окном-- с детства я привыкла её бояться. Или же эта больничная палата напоминала мне другую, ту, в которой я лежала много лет назад, и где произошли события, до сих пор наполняющие душу изумлением и трепетом.
.Мне не было и четырёх лет, когда родители разошлись. Отец любил повторять, что в те годы белый
человек не мог придумать для себя ничего хуже, чем жениться на краснокожей. Он рыжеволосый, подвижный, наполовину шотландец, наполовину ирландец; она - чистокровная индианка из племени сиу. Я была седьмым ребёнком, и родителей до их развода почти не помню. Расставшись с отцом, мать вернулась в резервацию, а он поехал к родственникам в город. Нас, семерых из десяти, поместили в закрытый католический пансион.
В первую же зиму в пансионе я простудилась, страшный кашель сопровождался непрерывной дрожью. Мы с сестрой спали в одной комнате с сорока другими девочками, и я помню, как, стуча зубами от холода, вылезла из-под одеяла и забралась в постель к Джойс. Мы лежали, тесно прижавшись, друг к другу, и обе плакали: я - от отчаяния и бессилия перед сотрясавшей всё моё тело лихорадкой, она от страха за меня. Одна из сестёр во время ночного обхода заметила меня и приказала немедленно вернуться к себе. Простыни были влажными от пота, одеяло не грело, но ни мои слёзы, ни мольбы Джойс не могли растрогать сестру. Наконец, на третьи сутки я оказалась в больнице.
Осмотрев меня, врач велел сестре связаться с родителями. Я помню, как он говорил о двухсторонней пневмонии и о том, что я едва ли доживу до утра.
Я лежала, сгорая от жара. То, погружаясь в забытьё, то снова из него выплывая. Внезапно я почувствовала чью-то руку на лбу и, открыв глаза, увидела склонённую над кроватью сиделку. Она погладила мои волосы и тихо произнесла: «Какая маленькая, совсем ещё дитя». Какой искренней добротой дышало каждое её слово, я потеплее завернулась в одеяло и довольная уснула. Эта женщина вернула мир и покой детскому сердцу так долго его ждавшему. Я проснулась оттого, что кто-то натягивал мне на голову простыню и сказал: «Слишком поздно, мы её потеряли, она умерла». Я ничего не понимала, кого мы потеряли, и что это значит слишком поздно. Повернув голову, я пыталась рассмотреть комнату, удивительно, что простынь закрывавшая мне лицо ничуть не мешала. Я увидела стоящих у кровати врача и сиделку. Сама кровать казалась мне большой. Я подумала тогда, что похожа на маленького коричневого жучка на этой огромной постели. Комната была освещена гораздо ярче, чем раньше и очертания всех предметов были гораздо резче. Врач уже ушел, и я продолжала
чувствовать чьё-то невидимое присутствие. Внезапно я поняла, что не лежу на кровати, а парю между полом и потолком. Кто-то большой и сильный крепко держал меня на руках, я повернула голову и увидела мужское лицо, обрамленное седой бородой. От неё невозможно было оторвать глаз, так она искрилась и сияла. Я гладила эту бороду и накручивала на палец, и мне было спокойно и весело. Незнакомец убаюкивал меня и, хотя я видела его впервые, я мечтала лишь о том, чтобы быть вечно с ним, вечно растворятся в ласковом сиянии, исходившем от его лица. «Посмотрите, она дышит!», - воскликнула сиделка. И врач снова оказался у моей постели. Но что это? Комната ничуть не похожа на прежнюю, она очень маленькая и тёмная. Вместо радости я
ощущала страх, почти ужас, тело моё покрылось испариной, волосы прилипли ко лбу, все суетятся вокруг меня. Когда приехали родители, им сказали: «Что я чуть не умерла".
Я присутствовала при их разговоре с врачом, но по-прежнему не понимала, как я могла умереть, если я видела и слышала каждое слово, движение находившихся рядом людей. Впрочем, этот вопрос не слишком долго мучил меня, какая разница ведь я снова была с родителями, с теми, кто меня любил и понимал, как тот же невидимый
человек с бородой. Несколько раз я пыталась узнать, кем он был и куда ушёл, но отец и мать не понимали, о чём я говорю, снова и снова я рассказывала о том, как сказал врач: «Слишком поздно, мы её потеряли, и отошёл от кровати и как на его месте оказался старик, чья борода сверкала неземным светом». Родители не верили не одному моему единому слову, они так и не могли ответить на эти вопросы. Этот случай стал моей маленькой тайной любви осветившей моё детство. Память о нём не тускнела, и когда я вспоминаю об этом
человеке, я испытываю тоже
чувство успокоения и счастья, как когда-то, прижимаясь щекой к его чудесной бороде.
Между тем сумерки в палате сгущались. Темнота всегда напоминает мне о моём детском одиночестве и заброшенности, но сегодня наступающая ночь несла с собой ещё одно странное
чувство. В каждом уголке, в каждой щёлке, казалось, притаилась смерть. Она наполняла все мои мысли, сковывала все движения. Смерть. Смерть и Бог. Они связаны неразрывно. Что ждёт меня по ту сторону жизни? Что я обрету? Вечную муку? Вечность и её мстительного Творца? И какой Он, Бог? Не знаю. Надеюсь только, что он не похож на того, чей страшный образ дни ночи преследовал нас в пансионе.
Я на всю
жизнь запомнила здание пансиона: красные кирпичные стены и громадные сырые залы. Высокий забор отделял нашу половину от той, где жили мальчики, а другой такой же тянулся вдоль всей территории школы. Мы были отрезаны от мира и друг от друга. Никогда не забуду первое школьное утро, когда наших братьев уводили в предназначенный для них корпус. Никогда не забуду страх в их глазах, их неуверенную походку, их лица, то и дело умоляюще оборачивались к нам. Я думала тогда, что моё сердце вот-вот разорвётся от жалости и боли.
Меня и моих двух сестёр проводили в тесную приёмную, где старая суровая монахиня сначала долго искала у нас вшей, а потом коротко постригла. Каждой из нас дали по два платья: «Если вздумаете сбежать, то по этой одежде вас живо отыщут", - предупредила монахиня. Мою старшую сестру, Тельму, «сестрёночку", как мы её ласково звали её, отвели в спальню, предназначенную для старших воспитанниц, а мы с Джойс, вместе с другими девочками строем промаршировали в свой дортуар. Нам следовало, остановиться каждой возле своей кровати, и стоять, не шевелясь, пока дежурная сестра не свистнет в свой свисток. По этому сигналу надо было быстро раздеваться, нырять под одеяло и закрывать глаза. Свет гас, в замочной скважине поворачивался ключ, и мы оставались одни запёртые в огромной тёмной комнате. Напряженно вглядываясь во мрак, вздрагивая от каждого шороха, я лежала и ждала, когда сон не уведёт меня, наконец, в мир, где нет страха, ни боли, ни одиночества.
По воскресеньям все дети посещали церковь, и там нам с сёстрами удавалось иногда разглядеть в другом конце запертые в часовни головки наших милых братьев. Впервые увидев их там после целой недели разлуки, я, не помня себя, ринулась к тому месту, где стояли мальчики, но тут же мой пыл был охлаждён сильным ударом по голове. Оказалось, что, для поддержания дисциплины во время молитвы у сестёр есть специальное приспособление: длинная жердь с каучуковым шариком на конце. Я с трудом запоминала, что означает звон колокольчиков, что, жесты священников, когда надо вставать на колени и когда креститься и ещё не раз неумолимая палка опускалась на мой бедный затылок. И всё-таки никто не мог запретить мне, смотреть на братьев, а это удовольствие стоило любых наказаний.
В пансионе нам часто рассказывали о Боге, и мне никогда не приходило в голову усомниться в праведности этих рассказов. Нам внушали, что мы, индейцы, - язычники и грешники, и монахини, любимые дочери Божьи, призваны помочь нашим заблудшим
душам встать на путь
истинный. Мою сестру, Тельму, часто наказывали, и каждый раз она должна была благодарить бившую её монахиню, а иначе следовали новые побои и унижения. Я верила, что сёстры избранницы Господа, и я начала бояться Его. Всё, что я слышала о Боге, только увеличивало мой страх. Он представлялся мне злым, мстительным и нетерпеливым.
Я была беззащитна перед Ним, любую минуту Он мог стереть меня с лица Земли и призвав на Страшный суд, отправить в Ад. Я мечтала только о том, чтобы никогда не встретиться с этим ужасным Богом, который так не любил меня.
Я взглянула на большие настенные часы. Прошло всего несколько минут с того времени, как ушёл Джо. Всего несколько минут тусклый свет, проникавший с улицы, не мог рассеять глубокие тени, залегшие по углам - они заполняли всю комнату и превращались в призраков- призраков моего детства. Мысли мчались одна за другой сквозь коридор памяти. Надо было остановить их, успокоиться, иначе эта волна мрака захлестнёт меня. Я изо всех сил старалась нарисовать в воображении какой-нибудь счастливый момент своего детства.
Брейнардская школа для детей индейцев была организована баптистами- методистами. Я до сих пор помню надпись, висевшую над воротами: «Слепота
духовная ведёт к погибели». Разумеется, я не сомневалась в том, что слова эти относятся к нам, индейцам; это мы должны погибнуть, если школа не научит нас видеть по-настоящему. Вполне понятно, что моя уверенность только укреплялась, когда, гуляя по городу, я то и дело натыкалась на таблички типа: «Индейцам и собакам вход воспрещён».
Брейнардская школа оставила во мне гораздо более светлые воспоминания, чем католический пансион. Мы занимались в маленьких уютных классах, и учителя всегда ласково и терпеливо выслушивали каждого из детей. Я узнала, что Бог не всем представляется злым и мстительным. Бог методистов был добр и снисходителен, он огорчался из-за нашего непослушания и радовался нашим успехам. Свою молитву методисты часто прерывали громкими возгласами, и мне стоило немало труда привыкнуть к этим неожиданным: « Амен!» и «Аллилуйя!» Но, несмотря на атмосферу тепла и доверия, царившую в школе, я по-прежнему с ужасом ждала встречи с неведомым и страшным Богом, у которого готово уже наказание за каждый мой проступок.
Летом я регулярно бывала в лютеранской и баптисткой церкви, а время от времени и в Армии спасения. Разница их вероучений не казалось мне существенной; гораздо важнее было то, что в каждой церкви я узнавала что-то новое о Боге. Чем старше я становилась, тем больше мне хотелось понять Его, проникнуть в Его тайну, ощутить Его присутствие здесь, на Земле. Я неустанно молилась, но мне казалось, что Он не слышит обращённые к нему вопросы, мои слова словно таяли в воздухе, не доходя до Его ушей. Однажды (мне было тогда одиннадцать лет), собравшись
духом, я подошла к школьной воспитательнице и спросила: «Действительно ли где-то в небесах есть Бог?» Я была уверена, что она одной фразой сумеет разрешить все мои сомнения, но вместо ответа воспитательница отшлёпала меня, возмущённо спрашивая, как смею я верить в Его существование. Она приказала мне встать на колени и молить Его о прощении, я повиновалась. Но теперь я знала наверняка: спасенья нет; я усомнилась в Нём, и Он пошлёт меня в Ад. Я никогда уже не буду прощена.
Тем же летом, когда я жила в доме у отца со мной произошёл случай, надолго наполнивший мою душу страхом. Ещё в раннем детстве я полюбила смотреть на небо. И в этот вечер, лёжа в постели, я по обыкновению разглядывала проплывающие тучи и зажигающиеся первые звёздочки. Как вдруг тьму вечернего неба прорезал яркий, ни на что не похожий свет, исходящий из облака. Он качался из стороны в сторону, и, казалось, кого-то искал. Не меня ли? Не каждого ли из нас? По спине поползли мурашки, тело сковало холодом, я поняла: это Иисус, это Его второе пришествие.
Линейный вид
