Люди и Магия в мире Толкина
Волшебство, которое творят люди в Арде, — тема сложная и противоречивая. С одной стороны, в 1954 году, в год выхода в свет «Братства Кольца», Толкин писал о том, что волшебством нельзя овладеть ни с помощью
«знания», ни с помощью
«заклинаний», что это нечто врожденное, исконно присущее — причем такое, чего у людей как таковых нет и чего они достигнуть не могут. Тем не менее, Толкин тут же делает оговорку:
«целительство А́рагорна может рассматриваться как «магическое» или, по крайней мере, как смесь магии с фармацией и
«гипнотическими» процессами». И задается вопросом:
«но ну́мэнорцы использовали «заклятия» для ковки мечей?» («Письма Дж. Р. Р. Толкина», письмо № 155).
Таким образом, получается, что сам автор не пришел к определенному мнению. Давайте попробуем разобраться, рассмотрев все примеры того, как люди Арды творят волшебство.
Для начала надо определиться с терминологией, с тем, что мы далее будем понимать под волшебством-магией, а что — не будем.
Из словарей русского языка можно извлечь такое, например, определение магии:
«совокупность приёмов (действий и слов), имеющих чудодейственную силу, при помощи которой можно воздействовать на людей и явления природы».
Согласно тому же письму № 155, волшебство в мире Толкина может быть «
гоэтейей» (наваждением, видением того, чего на самом деле нет) и «
магией» — изменениями, производимыми в реальном мире (например, разжечь огонь на сырых дровах). Причем и то, и другое может быть как «хорошим», так и «плохим».
Для простоты также будем исходить из того, что невозможное в нашем мире считается волшебством мира Толкина, а возможное — технологией: например, нумэнорские летающие корабли из раннего «Падения Нумэнора» или оружие, которое поражает врага на большом расстоянии из «Утраченного пути». Любимую Толкином тему родства Магии и Машины мы, таким образом, оставим в стороне (см., например, письмо № 131 от 1951 года).
Есть, однако, еще класс явлений, который является если не магией, то сверхъестественным с нашей точки, но в мире Толкина — явление вполне естественное, пусть и редкое. Речь идет об
о́санвэ, передаче мысли на расстояние, по-нашему — телепатии. Вот что говорится об этом в тексте «О́санвэ-кэнта»:
«…все разумы равны по положению, разнясь в способностях и силе. Природа разума такова, что один разум может непосредственно воспринять другой» — все, никакой магии.
Далее читаем в «Осанвэ-кэнте»:
«Люди наделены той же способностью, что и квэ́нди, но она сама по себе слабее и действует слабее из-за силы хро́а, над которым воля большинства людей имеет мало власти». «По этой причине передача мысли у Воплощенных нуждается в усилении, чтобы быть действенной. Усиление же достигается благодаря близости, настоятельности или праву… Право также усиливает мысль того, у кого есть обязательство по отношению к кому-либо, или мысль правителя, обладающего законной властью отдавать приказы или знать правду ради блага остальных». Это то, что мы видим в ВК в исполнении Гандальва, а если говорить о людях — то Дэ́нэтора и Фа́рамира. Вот, например, слова Фарамир обращенные к Фродо:
«Но я не думаю, что вам надо идти к Ки́рит У́нгол, о котором он рассказал вам меньше, чем ему ведомо. Это я прочел (perceived clearly) в его разуме»,
«Берегитесь вашего проводника, Смеагола: он уже убивал, я прочел это в нем (I read it in him)». А вот как Гандальв говорит о Дэнэторе:
«Если преклонит он к тому свою волю, то может воспринять многое из того, что происходит в умах людей, даже тех, что живут далеко».
Сразу скажем об
о́рэ. В «Заметке по поводу орэ» (опубликована в журнале «Виньяр тэнгвар», № 41) сказано, что этот концепт в ВК передается как
«сердце мне сказало». Можно сказать, что это «внутренний голос», «интуиция», «предчувствие». В ВК это у всех, от Гандальва до хоббитов, например, Эовюн, снабжая Мериадока доспехами, говорит так:
«Ибо сердце говорит мне, что снаряжение это пригодится тебе» — и не ошибается. Очень может быть, что орэ — это то, упоминание о чем мы находим в «Осанвэ-кэнте»:
«Ни один разум, однако, не может закрыться от Эру: ни от его взгляда, ни от его послания. Последнее разум может не принять во внимание, но не может сказать, что не знал о нем».
Есть еще одно явление, родственное осанвэ-телепатии и орэ-интуиции. Это
индэ́ммар, «мыслекартинки» (о нем рассказывается в тексте «Слова, фразы и фрагменты в ВК», цитируется в переводе Кеменкири): «разум», более высокий по природе, или тот, что напрягает все свои силы в некой крайней необходимости, может передать желаемое «видение» напрямую иному разуму. Разум-получатель переведет его в образы, более привычные ему ввиду использования органов зрения (и слуха) и спроецирует его, видя его как нечто внешнее. Это во многом напоминает fana, кроме того, что в большинстве случаев, особенно относящихся к разумам меньшей силы (равно сообщающим или получающим), они часто будут менее яркими, ясными и подробными, и могут даже быть смутными и неясными или видеться полупрозрачными. Эти «видения» в Квенья назывались indemmar, «мысленные картины». Люди были восприимчивы к ним… в основном тогда, когда они представлялись им эльфами. Чтобы получить их от другого человеческого существа, была необходима особая безотлагательная причина — и близкая связь по родству, тревоге или любви двумя разумами. Обычно люди видели индэммар во сне, в виде сновидения. Если наяву, то они были обычно смутные, похожие на призраки».
Примеры индэммар — явление Горлима Бэрэну, большинство снов в ВК, видение Фарамира о лодке с телом брата.
Исходя из вышеизложенного, мы вычтем из волшебства пророческие сны и видения, а заодно «сработавшие» обращения к высшим силам, клятвы, проклятия с более-менее естественными результатами (проклятие Мима, например), пророчества и их исполнение («не от руки мужа» — сугубо дело техники, ловкость рук — и никакой магии).
Остаются
пограничные случаи: например, вербальное общение с животными.
Теперь поговорим о тех, о ком пойдет речь. Из числа людей исключаются: айнур в антропоморфной фане (облике) и приближенные к ним (то есть Моргот, Саурон, истари, Том Бомбадил, Голдберри), а также бывшие люди — назгул, коль скоро в их случае непонятно, где там возможности и способности Саурона, которые назгул получили благодаря Кольцам Власти, а где их собственные умения (например, «трех лордов нумэнорской расы»).
Вообще, будем помнить, что у нас и хоббиты — люди, хотя в их случае с волшебством все просто:
«магии у них, почитай и нет, если не считать обыденной ее разновидности, благодаря которой они умеют легко и быстро исчезать, когда здоровенные дурни, вроде нас с вами, ломятся с грохотом, как слоны, напролом — этот шум хоббитам за милю слышно».
О ком мы в итоге будем говорить? О Беорне, нумэнорцах в целом и их потомках в частности, а также о друэдайн.
Беорн
Начнем с Беорна как персонажа, который возникает в легендариуме довольно рано, в «Хоббите».
Беорн меняет облик: то человек, то огромный медведь — skin-changer, как выражается Гандальв (ср. с англ. shapeshifter — «оборотень»), если на нем лежат чары, то только свои. Но
«хоть и оборотень и, без сомнения, слегка волшебник (magician), Беорн все же человек», — с определенностью писал Толкин в 1954 году.
Еще можно вспомнить, что Беорн разговаривает (рычит) на языке медведей, а также держит чудесных собак, барашков и лошадок, разговаривают с ним, а они на него работают (питается он, кстати, медом и сливками). В Битве Пяти Воинств он грозен, сражается в виде гигантского медведя и оружие врага ему нипочем.
Собственно, это все, что мы о нем знаем: если говорить о взгляде изнутри мира Толкина, то его загадка остается без разгадки. Однако если мы выйдем за пределы мира Толкина и посмотрим на Беорна с традиционной литературоведческой точки зрения, то все немедленно становится на свои места.
Наводит на мысли само его имя: в древнеанглийском beorn — это поэтизм со значением «муж, воин», в родственном древнеисландском — «медведь», и филологам-германистам, включая Толкина, неочевидно, как такое вышло. Подобные филологические или литературные загадки Толкин часто переносил из реального мира в свой собственный:
«Пока на Дунсинанский холм в поход Бирнамский лес деревья не пошлет, Макбет несокрушим» Шекспира превратился у него в поход энтов, а фраза из древнеанглийского стихотворения «or þ anc enta geweorc», которая переводится как «работа коварных великанов» превратилась у него в башню Ортанк, к которой энты тоже имеют отношение.
То же самое делает Толкин и со словом beorn: он создает персонажа, Беорна, который одновременно «муж, воин» и «медведь» — потому что оборотень. И это делает толкиновского персонажа глоссой и толкованием двух персонажей древней литературы германских народов.
Первый, конечно, — Беовульф из одноименной древнеанглийской поэмы. Само имя «Беовульф», «волк пчел», — это кеннинг медведя, с точки зрения Толкина в том числе (здесь можно вспомнить о том, что русское «медведь» — тоже кеннинг). Беовульф вполне себе человек, но с некоторыми медвежьими чертами: например, он сражается с Гренделем не оружием, а голыми руками.
В традиции исландских саг существует генеалогически параллельный Беовульфу персонаж — Бёдвар Бьярки, «воинственный медвежонок». Он фигурирует в отдельной пряди «Саги о Хрольве Жердинке», собственно, дружинник Хрольва.
Текст не очень известный, поэтому перескажу, как Бёдвар дошел до жизни такой. Жил да был на свете сын некоего конунга по имени Бьёрн (др.-исл. медведь, как мы уже знаем). Злая мачеха заколдовала его, ударив перчаткой из волчьей шкуры, отчего он стал на день превращаться в огромного серого медведя. В конечном итоге медведя затравили, но у него от женщины по имени Бера (тоже что-то медвежье) родилось трое сыновей: старший ниже пупка был лосем, у второго от лодыжек были собачьи лапы, а третий, Бёдвар, был человек. От отца Бедвару достался волшебный меч. На службе у Хрольва Жердинки Бедвар убивает крылатого змия, который повадился в йоль (праздник середины зимы) опустошать страну (такой гибрид тролля и дракона из «Беовульфа»), а также совершает множество других подвигов.
Потом на Хрольфа нападают с огромным войском и чародейством, но в бою рядом с конунгом видят огромного медведя, которому не страшно оружие врага, а Бёдвара — не видят. Друг Бёдвара этим расстроен, начинает Бёдвара искать — и находит его во дворце, где тот
«сидит и не двигается». Друг своими упреками выводит Бёдвара из этого состояния, что оказывается к худу:
«отныне я смогу пособить многим меньше, чем раньше, до того, как ты позвал меня», — говорит Медвежонок. И в самом деле, когда Бёдвар выходит в бой, медведь исчезает, и Хрольв со своими витязями терпят поражение от колдовства и гибнут.
Не забудем о таком германском явлении, как «берсерк», дословно, скорее всего, «медвежья рубашка» или «медвежья шкура»: это были воины, которые сражались в трансе, и их действительно не брало оружие (как Беорна). Воинов-германцев в медвежьих и волчьих шкурах изобразили даже римляне на колонне Траяна, а до наших дней эта традиция сохранилась в медвежьих шапках гвардии британской и датской корон.
Беорн — не последнее художественное рассуждение Толкина о медведемужах. Сделав прозаический перевод «Беовульфа» на современный английский в 1920-ые годы, Толкин в начале 40-х годов написал собственный прозаический текст по мотивам «Беовульфа»:
«реконструкция англосаксонской сказки, которая лежит за фольклорным элементов в поэме… ее цель — продемонстрировать различия в стиле, тоне и атмосфере, если убрать героический и исторический элемент». Называется этот текст «Sellic Spell» — «wondrous tale», из 2109 строки «Беовульфа», в переводе Тихомирова — «преданья чудо-истинные». В
Sellic Spell Толкин сделал медвежьи черты героя, которого зовут Beewolf — «Пчеловолк», — еще более выраженными: находят героя ребенком в медвежьей берлоге, от его тела исходит «медвежий жар», оружие ломается у него в руках, он предпочитает облапить противника, как медведь, и до самой смерти очень любил мед.
Таким образом, Беорн — персонаж стадии заимствования из источников, как одинический странник Гандальв. Но если Гандальв был в итоге полностью адаптирован к миру во всех своих чертах и особенностях (и даже сделался, так сказать, еще более одиничен), то Беорн так и остался необъясненным уникумом-исключением, в том числе в отношении связанного с ним волшебства.
Линейный вид
